— Я тебя понял, — ответил Владыка. — Теперь иди, или я убью тебя.
Нири опять залилась слезами, однако Марат с удивлением понял, что она не расстроена, а скорее наоборот, счастлива. И даже, может быть, переживает восторг.
— Он сказал, надо сейчас, — на пределе слышимости произнесла она.
Марат не ответил, потянул на себя дверь из дерева зух, не поддающегося обработке каменными орудиями, прошел в опочивальню. Дверь он сделал сам, она весила триста килограммов, ни один уроженец Золотой Планеты не мог в одиночку отодвинуть тяжелую створку. Даже Хохотун, приходя с докладами, всегда брал с собой двух ординарцев.
Обойдя свое огромное ложе, Марат откинул плотные занавеси и открыл еще одну дверь, столь же прочную и надежную, как первая. Здесь, в самом дальнем зале дворца, обитал Жилец. Капсула была встроена в здание так, что никто не мог увидеть ее снаружи. Три года назад, когда стометровый холм из камней был насыпан, шесть носорогов втащили священный Черный мешок на его вершину, и только потом Владыка приказал приступить к возведению стен резиденции.
Биом сильно постарел и ссохся, системы безопасности давно не действовали, вся энергия выдохшихся аккумуляторов расходовалась на поддержание основных функций утробы. Жилец подключался к медицинской аппаратуре на несколько часов в неделю, остальное время проводил в своей комнате. Он сильно похудел, и Марат в одиночку переносил его с места на место.
Сейчас бывший гениальный преступник лежал, глядя в потолок.
И пел.
От удивления Марат замер у самого входа и даже спиной придержал дверь, чтобы петли не заскрипели.
Судя по всему, песня была особенная, какой-то древний уголовный фольклор: простой, с примитивными рифмами рассказ о том, как беглый преступник идет по местности, не тронутой цивилизацией, мимо рудников, где добывают драгоценные металлы, потом на украденной лодке пересекает некий обширный водоем и встречает собственную мать; женщина объявляет герою, что его отец скончался, а родной брат осужден за преступление и отбывает наказание на каторге.
На старом русском это звучало необычно: «кандалами звенит».
Жилец пел негромко, но складно, и мелодия в его исполнении выходила печальная, необычная и красивая.
Марат ощутил стыд. Семь лет он провел вместе со стариком — и ни разу не спросил его о родственниках, а ведь у Жильца тоже были мать и отец.
Великий вор поднял голову и прохрипел:
— А! Явился, полубог херов!
Марат молча закрыл дверь на засов.
— Подойди-ка, — велел Жилец.
Марат приблизился.
— Палец, — сказал Жилец. — Средний, на правой руке.
— Что с пальцем?
— Дотронься. Где розовое мясо.
Старик показал глазами. Марат коснулся изуродованной первой фаланги, в том месте, где у обычных людей растет ноготь. Жилец дернул головой и захохотал.
— Есть! — крикнул он. — Есть! Я чувствую! Потрогай, потрогай! Сильнее нажми! И указательный тоже!
Марат нажал сильнее. Жилец выругался столь длинно и громогласно, что Владыка Города-на-Берегу на миг забыл о своем статусе полубога и снова сделался юным угонщиком космических яхт, наивным арестантом пересыльной тюрьмы Девятый Марс.
— Поздравляю, — искренне сказал он.
— Благодарю, — церемонно ответил старик. — И за то, что пришел, тоже.
— Только два пальца?
— Да. Указательный и средний, на правой. Остальное — по нулям. Но это только начало, согласен?
— Наверное, — осторожно сказал Марат. — Надо сделать обследование.
— Сделаем, — возбужденно проскрежетал Жилец. — А пока присядь и дай мне пару бананов.
— По-моему, ты уже обожрался бананов.
— Заткнись. На моем месте ты бы тоже обожрался. Расскажи мне про аккумуляторы. Там что-нибудь осталось?
— Хороший вопрос, — Марат подумал, соврать или сказать правду, решил, что раз у старика сегодня хороший день, правда будет уместнее. — Осталось семь процентов зарядки. Если включать, как раньше, раз в неделю — у нас есть примерно год. Солнечные батареи давно подохли, но я сегодня же постараюсь оживить…
На самом деле последняя фраза все-таки была ложью. Поверхность биома давно мумифицировалась, о починке батарей не могло быть и речи.
— Постарайся, сынок, — сказал Жилец. — Постарайся. Семь процентов — это смешно… Но мне… — старик сглотнул, и яростная гримаса исказила серую физиономию, — мне нужен хотя бы один палец. Один палец! Клянусь, мне хватит одного пальца, чтобы трахнуть эту планету.
Марат удержался от вздоха и твердо ответил:
— Верю.
Жилец скосил глаза на свою ладонь. Она почти полностью высохла, дряблая кожа немного напоминала стенки капсулы; парализованный злодей истлевал, но слишком хотел жить и действовать, его глаза смотрели слишком ясно, и голос был слишком силен и упруг. «Может, он сходит с ума, — подумал Марат, — и у него осязательная галлюцинация? Или, наоборот: техника сотворила чудо, и через месяц паралитик встанет на ноги?»
— Давай банан, — приказал Жилец. — Вон тот. С гнилым боком. Подгнившие вставляют лучше. И сам тоже угостись…
— Нет, — возразил Марат. — Мы договаривались. Пусть Нири кормит тебя бананами. А я не буду. Сторчимся оба — кто будет править народом?
— Черт с ним, с народом, — небрежно сказал Жилец. — Главное не народ, а Фцо. Я всегда про него помнил. Можешь мне поверить, сынок. Семь лет прошло… Когда хребет сломался — думаешь, я расстроился? Ничего подобного. Я знал, что надо подождать. Я полжизни в тюрьмах, я ждать умею. Семь лет ждал, чтоб у меня два пальца починились. Надо будет — еще семь лет подожду. Это моя планета. Меня сюда привела моя дорога. Смотри — ко мне вернулась чувствительность. У меня могла ожить нога, или спина, или задница — но ожило розовое мясо! Это, по-твоему, случайно?