Боги богов - Страница 59

Город-на-Берегу в плане выглядел как неправильный треугольник, Пирамида Владыки была вершиной, максимально отдаленной от океана, по мере приближения к воде число хижин, навесов, кострищ и тюленьих черепов, красующихся на вбитых в землю кольях, увеличивалось. Марату пришлось около часа шагать вдоль берега, чтобы найти уединенное место с чистым песком, где можно было войти в воду, не боясь наступить на рыбьи кости или обломки черепашьих панцирей.

Океан кормил девять его подданных из десяти. Последнего, десятого, кормили девять предыдущих. Сейчас, глубокой ночью, когда Пирамида была не видна, а горящий на ее вершине факел можно было принять за свет одной из четырех лун, ничто здесь не напоминало о существовании Города, и его Владыки, и воинов в медных нагрудниках, и боевых носорогов, и законов, и жрецов, и храмовой школы, и пещерной тюрьмы.

«Может быть, я рано назвал городом это скопище вигвамов, — подумал Марат. — Эту рыбацкую деревню, растянувшуюся на десяток миль. Нет никакого города, нет единого народа, каждая община живет отдельно от прочих и кормится на своем отрезке берега, не подпуская чужих».

Он разделся и вошел в воду. Вокруг немедля засуетились десятки рыбок-щекотунов, мягкими губами стали объедать с кожи мельчайшие частицы пота.

Для ночных купаний имелась еще одна причина. Владыка плавал очень хорошо, но все-таки много хуже, чем его подданные. Рыболовы проводили в воде почти всё светлое время суток. Покорить их было гораздо легче, чем дикарей равнины — те хотя бы умели быстро бегать. А широкоплечие обитатели побережья перемещались по суше медленно и неуклюже, вне воды они только ели и спали, зато в воде становились ловкими, замечательно скоординированными убийцами, и на прибрежном шельфе не было твари, которую они не умели бы поймать и сожрать. Взрослый охотник в одиночку забивал трехсоткилограммового красного тюленя, зверя сильного, жестокого и выносливого; мясо его не годилось в пищу, за исключением печени; зато выдубленная шкура считалась основным строительным материалом, из нее делались стены и кровли хижин.

Марат плавал почти до рассвета, но не устал. Чтобы утонуть в плотной, очень сладкой воде, нужно было постараться. Волна была слаба и полога, внешние угрозы тоже отсутствовали: крупные хищники — коралловые угри и драконы-амфибии — в это время года уходили далеко за риф, на глубокую воду, чтобы там в относительной безопасности произвести на свет потомство.

Сами дикари пренебрегали открытым океаном, считали глубокую воду территорией, бесперспективной с точки зрения охоты. Даже вполне надежные парусные лодки — первую им подарил Владыка — использовали только для каботажа. Марат всё ждал, когда в Городе появится свой Колумб, которому наскучат походы вдоль берега, и в прошлом году дождался: согласно доносу Митрополита, молодой рыбак по имени Хацзоха, сын небедного ловца моллюсков, построил катамаран и вознамерился пересечь океан, чтобы достичь обратной стороны мира. В конце сезона штормов, когда ветер подул с берега, смельчак отплыл курсом на восход. С тех пор его никто не видел. К сожалению, Владыка узнал все подробности задним числом, уже после того, как у входа в дом Хацзохи-старшего появился знак траура: воткнутая в землю рыбацкая острога с насаженным на нее тюленьим черепом. По старому обычаю, любой мужчина, не вернувшийся из океана в течение месяца, считался погибшим.

Других отважных путешественников не нашлось.

Мало было людей искусства, художников, танцоров и музыкантов, мало изобретателей и прочих чудаков. За пять лет в Городе не появилось ни одной серьезной технической новинки. Рыболовы не додумались даже до плетения сетей, хотя неплохо умели шить, используя в качестве нитей собственные волосы. Два года назад Марат хотел подарить им сеть, но передумал. Береговые аборигены и так жили вполне сыто. Гораздо более сыто и благополучно, нежели равнинные. Избыток пищи мог привести к стагнации, а Марат, как всякий правитель, желал своему народу в первую очередь прогресса, а не изобилия. Да, его народ редко порождал талантливых инженеров и рисовальщиков, но, может быть, Владыка слишком многого хотел от своего низкорослого, грязного, неловкого, бесцеремонного и бесконечно наивного народа.

За час до восхода солнца, когда две из четырех лун уже коснулись линии горизонта и небо от воды отделила тонкая, словно игла, серебристо-лиловая линия, предвещавшая ясный безветренный день, Марат вернулся туда, где жил пять с половиной лет. Тем же путем: сначала в обход грязного города, потом через чистые кварталы — и наверх. Не по главной церемониальной лестнице, а по узкой служебной, с западной стороны Пирамиды.

В запретных комнатах было свежо и тихо. У входа в спальню на каменном полу, обхватив руками колени, сидела Нири, личная сиделка и любимая подруга Жильца. Когда Владыка вошел, она вскочила и быстро вытерла ладонью заплаканное треугольное лицо.

— Он… хочет, чтобы Владыка пришел к нему, — прошептала она.

Нири стала служанкой в возрасте шести с половиной лет, в самом начале половой зрелости, и была доставлена через горы вместе со своим патроном. Четыре носорога тащили волокушу с капсулой, а Нири шла следом. Сейчас она превратилась во взрослую молчаливую женщину, перенявшую у Жильца манеру презрительно кривить губы. Влияние ее на вершине Пирамиды было огромно. Нири помыкала камердинерами, массажистками, танцовщицами, поварами и заплетальщицами кос. Дворцовую охрану Хохотун подбирал тоже с учетом мнения любимой наложницы Великого Отца. Митрополит боялся ее как огня. Береговых аборигенов Нири презирала и принципиально разговаривала только на священном языке равнины. Когда она спускалась в Город, чтобы лично отобрать свежих моллюсков к столу Великого Отца, к ней прикрепляли толмача и двух самых крепких воинов.