Боги богов - Страница 100

100

Внутри строения было темно, просторно и совершенно пусто, но ровный земляной пол во много слоев покрывали циновки, а щели в сложенных из валунов стенах были надежно забиты кусками мха.

Голос старухи сделался густым.

— Здесь живет душа рода. Ее нельзя увидеть, но можно почувствовать. Если ты захочешь, она тоже почувствует тебя. Когда она почувствует тебя, ты поймешь это. Но почувствовать ее нетрудно. Трудно почувствовать себя. Она поможет тебе. Ты должен понять, кто ты. Зачем ты родился, зачем живешь и зачем уйдешь, когда придет время последнего сна. Садись и молчи.

Марат повиновался. Присутствие любви он не ощущал, но энергетика места показалась ему очень сильной. Здесь был храм, первобытный, но вполне настоящий, здесь каждый сантиметр сырых стен был пропитан эмоциями тех, кто просил, надеялся, жаждал, искал покоя, справедливости, здоровья, мира, спасения; здесь было хорошо.

— Доверься ей, — тихо посоветовала мать рода. — И тогда поймешь себя. Ты называл себя бродягой, но ты не бродяга. Ты называл себя Хозяином Огня, но ты не Хозяин Огня. Не было в твоих глазах любви и не было покоя, когда ты называл себя бродягой или Хозяином Огня.

Марат усмехнулся.

— Я пилот, — сказал он.

Старуха не поняла, но едва увидела улыбку на его лице — удовлетворенно кивнула.

— Если тебе смешно, смейся. Многие приходят в чувствилище, чтобы плакать, а уходят, смеясь. Но не говори мне, кто ты. Я не хочу знать, мне не нужно знать. Говори это себе. И повторяй, и чувствуй, правда ли то, что ты говоришь. Меня, мать рода, можно обмануть. Всех можно обмануть. Даже душу рода можно. Но себя — нельзя. Теперь я ухожу и закрою выход, как принято, четырьмя шкурами носорога и четырьмя коврами, сплетенными из побегов репейника, чтобы здесь установилось безмолвие. Сейчас хорошее время. Рассвет. Мир просыпается. Будь в безмолвии, в темноте и уединении. Душа рода поможет тебе почувствовать себя.

Ахо положила ладонь на его лоб, провела пальцем по носу, по губам — и вышла. Некоторое время снаружи доносился шорох опускаемых занавесей.

«Ничего нового, — подумал Марат. — И ничего сложного. Наивно полагать, что дремучие кроманьонцы умеют что-то такое, чего не умеет человек, летающий меж звезд. Для чего ты рожден? К чему лежит твоя душа? Кто ты? Спроси себя. Изучи свою природу. Попроси ученых, они помогут. В старых обитаемых мирах такие штуки были в моде еще двести лет назад. Едва эмбрион начинал созревать в материнской утробе, как родители спешили составить полную генную карту ребенка. Многие верили в ген власти или в ген богатства. В то, что люди разных профессий обладают разными хромосомными комбинациями. Даже мой отец, современный мужчина, практик и скептик, не успокоился, пока не составил генную карту обоих сыновей и не получил подтверждение своих надежд: действительно, оба мальчика способны принимать многие десятки решений за считаные секунды, когда они вырастут, им можно доверить самую сложную технику.

Кем родился, тем и будь. К чему склонен, то и делай. Рожденный летать не должен ползать. Только той моды давно нет. Я рожден пилотом и счастлив, когда закладываю виражи, но что мне делать, если нет корабля? А другой рожден, чтобы рыть могилы, но спроси его: рад ли он своему предназначению?»

Марат вспомнил о ране на горле, потрогал — кровь уже запеклась. Маленький генерал знал свое дело. Конечно, он не собирался убивать Хозяина Огня и даже пугать не хотел — только показал серьезность своих намерений. Он знал, зачем рожден, и когда орудовал ножом — становился самим собой.

Бывший Хозяин Огня, бывший Большой Бродяга, бывший Владыка Города-на-Берегу и Сын Великого Отца, бывший угонщик лодок и маргинал-вундеркинд, бывший осужденный преступник, а ныне человек по имени Марат огласил чувствилище веселым смехом.

Когда мужчины делятся на первых, вторых и третьих топоров, нет ничего проще, чем уединиться за одеялом из побегов репейника, поразмыслить и понять, что грудь твоя узка, а глаза не способны за двести шагов разглядеть торчащее из воды верхнее дыхало носорога. И значит, карьера первого топора тебе не светит. Но тогда почему огромный мускулистый Хохотун в итоге стал не самым отважным воином, а всего лишь палачом? А щуплый Муугу, едва достающий Хохотуну до середины груди, миниатюрный самец с невзрачным рябым лицом и гнилыми зубами, идет биться с непобедимым врагом без малейших признаков страха?

А великий вор Жилец, он же Соломон Грин, легенда преступного мира — кем он назовет себя, зайдя в чувствилище? Для чего он рожден?

Впрочем, он бывал в таких местах сотни раз. Чувствилище есть в каждой тюрьме. Одиночная камера и есть чувствилище. Конечно, Жилец давно понял свое предназначение. Получать всё всегда и везде. Все деньги, всех самок, всю жратву. Повсюду искать тех, кто уступит, принесет, подчинится. Упадет ниц, подставит живот для извлечения внутренностей. Сожрет черный банан и будет лизать розовое мясо на кривых пальцах.

Нет, конечно, нет. Я не пилот. Я тот, кто всё исправит. В прошлой жизни, на обустроенных планетах, где нет холеры и люди не наматывают на локоть кишки собратьев, я мог бы всю жизнь прожить пилотом. Носиться на мощных кораблях по черной пустыне. А здесь я не пилот.

Я тот, кто умеет любить.

И я пойду убивать Великого Отца не с мыслью о возможной неудаче. Я не на смерть поведу своих кое-как обученных солдат. И не приберегу последний патрон для себя. Я иду не совесть свою успокоить. Не умирать я иду, а побеждать.

И не Дух рода дочерей репейника живет в этой норе, проконопаченной мхом. А сама Кровь Космоса. Капли ее вечно летят в пространстве, а когда слипаются в единое целое — вспыхивает звезда. Пока она горит, рядом нет жизни. Жизнь появляется, когда звезда начинает остывать. Когда девочка перестает подбрасывать сухие ветки. Люди живут не возле пылающих костров, а возле догорающих углей. Когда поймешь, что твой род рожден не от великого огня, но лишь от слабого тления — тогда Кровь Космоса побежит по твоим венам, и ты успокоишься, и сможешь дышать, смеяться и растить сыновей, смирившись со знанием о собственном ничтожестве.

100