Боги богов - Страница 81

Почти все они были рыболовы и плавали лучше, чем ходили. В спокойную погоду они бросились бы к берегу и попытались спастись в воде. Океан кормил их и одевал. Океан каждое утро выталкивал в небо их светило. Но сегодня океан был темен и зол, обрушивал на берег мутные волны и не желал защищать маленьких двуногих прямоходящих.

Потом всё кончилось. Крики превратились в плач, и Марат, обливаясь потом, повернулся лицом к двери.

Жилец мог войти потайным ходом, через комнату Нири, но сейчас был не тот случай. Семь лет — достаточный срок, чтобы понять: Великий Отец пойдет по парадной лестнице, через зал для приемов, через спальни жен.

Марат ждал новой серии криков. Даже опустил глаза, ожидая, что из-под двери потечет кровь. Ему казалось, что новый Хозяин Города убьет всех мужчин во дворце. Но воцарилась странная тишина, и пока тянулись минуты безмолвия, в голову вползла простая и свежая мысль.

Прыжок из окна. Хороший способ всё закончить.

Пирамида выстроена уступами, но если отойти к противоположной стене, сильно разбежаться и вылететь головой вперед — есть шанс набрать хорошую скорость и надежно приложиться виском о мокрый гранит.

Достойный финал, подумал он. Семь лет. Скольких я убил собственными руками? Будь за поясом пистолет, можно было бы посчитать. В обойме полторы тысячи зарядов, из них двести разрывные, каждый выстрел — одна смерть. А еще я стрелял в них зажигательными. И топтал носорогами. Мои воины вонзали в них копья, разбивали черепа томагавками и ломали кости дубинами. Нет, безумный Жилец тут ни при чем. Мне давно пора прыгнуть головой вперед. Мне, наверное, надо было сделать это сразу, в первый же день…

Грохот оглушил его, заставил вскочить и прижаться спиной к стене. Задрожали стены, из щелей в потолке посыпался песок, и дверь, изготовленная из дерева зух, не поддающегося обработке каменными орудиями, треснула пополам и обрушилась внутрь комнаты.

— Вот и я, — весело произнес Жилец и лишенными ногтей пальцами обтер с глазниц чужую кровь. — А ты чего такой грустный?

Часть четвертая

1.

Вторую годовщину Дней Отцовского гнева решено было праздновать с размахом. На главной площади Города выставили двенадцать котлов с похлебкой из тюленьей требухи для услады желудков всех желающих. У самого большого котла с раннего утра должен был встать лично Митрополит, дабы непринужденно общаться с народом, читать заздравные молитвы, благословлять на добрые дела, ну и — главное: наблюдать за тем, чтобы еда доставалась самым сирым, голодным и бедным и чтобы каждый сирый, голодный и бедный не подходил к раздаче более одного раза.

Действо предполагали начать ровно в полдень с торжественного явления Владыки Города и его Великого Отца. После общей молитвы о добром улове главное мероприятие: извлечение внутренностей личных врагов Великого Отца. Сразу после казни ритуальная свадьба: Великий Отец забирает невинность восьми юных девушек на алтаре главного храма, под ликующие крики и песнопения пяти тысяч собравшихся. Далее разбрасывание в толпу медных перстней и браслетов работы придворного ювелира, финальная молитва.

Личные враги уже неделю ждали своей участи. Два старых воина — их наконец поймали в северо-западных ущельях — признались палачу во всех прегрешениях и неоднократно подтвердили, что главный и последний беглец — генерал Муугу — давно мертв. Съеден горцами.

Невесты тоже были готовы, их здоровье изучено и признано отличным, невинность удостоверена.

Согласовав все детали программы и особенно тщательно обсудив ритмический рисунок ударов в бубен в момент укладывания девственниц на алтарь, Отец слабым наклоном головы отпустил жрецов. Митрополит, как обычно, ушел последним, а в дверях задержался, по привычке ожидая дополнительных конфиденциальных поручений. Их не последовало, и на скопческом личике первосвященника отразилось беспокойство, но лишь на миг. Потом створки за ним плотно сомкнулись.

Митрополит слишком боялся Отца.

Все боялись Отца. Ротация кадров была тотальна. Ни один сановник, включая самых высокопоставленных и преданных, не мог быть уверен, что завтра палач не вонзит в его живот кривой медный ятаган и не покажет ревущей толпе дымящиеся петли кишечника.

Отец подошел к окну, окинул взглядом Город — в это время дня серо-синий — и сказал:

— Площадь маловата.

Задумчиво вытянул длинную руку, показал пальцем:

— Вон те хибары надо снести.

Посмотрел на Марата яркими голубыми глазами, нахмурился.

— В Городе двадцать тысяч папуасов. Площадь вмещает пять тысяч. Одного из четырех. Один празднует, а где остальные трое? Бездельничают? Жрут черепашью икру? Нам нужна настоящая большая площадь.

И ухмыльнулся:

— А лучше новый Город.

Розовое мясо на его пальце блестело: вечерний туалет закончился час назад, Отец был в пять слоев покрыт маслом чихли.

В последний год кожа на лице старика разгладилась, голос стал мягче и гуще, а главное — отросли волосы. Седые, но богатые.

— Что скажешь? — спросил он.

Марат не ответил. Ударил кулаком подушку, отвернулся к стене.

— Нам нужны носороги, — пробормотал Отец. — И мечи. Пошлем бригаду на север. Из северян получаются хорошие рабы. Потом запустим стройку. Новая Пирамида, новая площадь, новые храмы… Один мой, один твой, одинакового размера… Старый город отойдет тебе, новый — мне. Хотя лучше бы наоборот… Я Отец, ты Сын, я старше, мне положено жить на старом месте… — Старик звонко прокашлялся. — Но, повторяю, начинать надо с носорогов! А ты, — голос Отца стал подобен ударам главного церемониального бубна, — ведешь себя, как идиот!