Боги богов - Страница 53

Перед тем как уйти, Юла еще раз осмотрелась.

Тишина, плеск воды в чашах фонтанов, шевелящаяся плоть, медленная перистальтика кишечных труб.

Когда-то всё это казалось гадким, созданным против воли бога.

Потом живые чудовища дали своим создателям всё, о чем можно было мечтать.

Тот день закончился нехорошо: за ужином Юла выпила лишнего, хамила официантам и ближе к ночи улетела куда-то, вызвав такси. Марат ничего не спрашивал, вообще не сказал ни слова — всё понял. Женщин нельзя пускать в операторские залы. Женщинам не следует показывать мозги, пуповины, утробы, всю эту требуху, живую ткань, сращенную с микросхемами. Сама мысль о том, что где-то в звукоизолированном подвале сидят спокойные умные мужчины, чьей профессией является трепетная любовь к уродливым живым конструкциям, была противна естеству любой человеческой самки. Много тысяч лет женщина не отделяла себя от любви, считала себя сосудом любви, субъектом и объектом любви, но вот появляются биотехнологии, и всё встает с ног на голову. Лучшие мужчины, самые чувствительные и тонкие, зарабатывают на хлеб, вступая в интимные отношения с механизмами.

Всякий пилот с малых лет знал, что женщине не место в рубке управления. Если дама отважна и любопытна, так и быть, пусть посмотрит одним глазом, ничего не трогая и не говоря ни слова. Но все-таки самое благоразумное — вообще ничего не показывать.

А он рискнул: показал. Думал, его девушка особенная. Рассчитывал, что она поймет. Все-таки умна, образована, широкие взгляды, здоровый цинизм и прочее. Оказалось, что даже ей — авантюристке, светской пантере, никогда ни о чем не жалевшей и никогда ничего не боявшейся, — нельзя было видеть, как мужчина, созданный для любви к женщине, отдает свою любовь отвратительному рукотворному голему.

В пятом часу утра она позвонила. Пьяным сопрано пропела просьбу приехать за ней. «Если хочешь и можешь» — это была ее любимая хмельная присказка. «Хочу, могу, — сухо отчеканил он, — присылай адрес». Место было в самом пекле, на окраине Свободной территории. На любом материке любой планеты, на любой Свободной территории есть три-четыре района, где собирается самая гнилая публика, и в каждом таком районе есть три-четыре самых паршивых местечка, наподобие танцклуба «Гашетка». Бывший пилот знал это заведение. Помойка, притон, устроенный специально для тех, кто жаждет приобщиться к обычаям настоящих подонков.

Прыгнул в такси, не высушив мокрые после душа волосы, не помолившись, схватил только биопаспорт, почему-то заспешил, хотя его подруга чувствовала себя как дома в любом дешевом кабаке среди самого одиозного жулья, меж барыг и сутенеров.

Прилетел, выпрыгнул. Музыка, полумрак, похабные розовые пятна света, развязные проститутки обоих полов. Экраны, диваны, хулиганы. Много бархата и небьющегося хрусталя. Почти все курят. Вышибалы с портативными парализаторами ковыряют в зубах, изображая живых людей, а бармен, наоборот, косит под киборга, хотя сам, как все бармены на всех Свободных территориях всех планет, является платным осведомителем Федеральной службы по борьбе с контрабандой и наркотиками. Ничего особенного. Понятная публика: несколько спившихся имплантаторов, заложивших лицензии, несколько отставных десантников с титановыми челюстями, несколько драгдилеров, пара музыкантов, перебравших «Крошки Цахеса», и много девок, профессионалок, любительниц и искательниц приключений, а также обычных студенток и школьниц, изо всех сил изображающих профессионалок, любительниц и искательниц приключений.

Сильный запах антипрагматики. Здесь, на островах Дао, в южном полушарии планеты Эдем, синтетические метарелаксанты никогда не выходили из моды.

Юла нашлась у барной стойки, на вид абсолютно трезвая, из чего Марат заключил, что она пьяна в хлам.

— Тухлое место, — весело сообщила она, когда Марат сел рядом. — Думаю, я прямо сейчас куплю этот кабак. Потом возьму вон тот стул и всё здесь разрушу. Шлюх и дураков пинками разгоню, а вон ту суку оттаскаю за волосы, они всё равно ненастоящие…

— Не выйдет, — ответил Марат. — Это свободная территория. Здесь всё принадлежит Федеральному правительству. Каждый второй местный негодяй на самом деле — полицейский агент. Так они контролируют преступность.

— Без тебя знаю, — сказала Юла, помрачнев. — Рамон рассказывал. Никакая это не свобода. Декорация. Везде всё прослушивается.

— Скучаешь по Рамону?

— Нет, — твердо сказала Юла. — По таким, как он, никто никогда не скучает.

— Верю, — сказал Марат. — Выпей еще, и поедем. Ты устала.

— Зачем ехать, если я устала? Я еще посижу. Напьюсь, может быть.

Марат кивнул и пожал плечами. Юла всмотрелась в толпу танцующих, нехорошо усмехнулась, наклонилась, горячо задышала в его ухо:

— Мое место здесь. В декорациях. Я богатая молодая баба. Для таких, как я, тут всё продумано. Танцы, дурь, катание на лодочках… Массаж… Имплантанты… А захочешь посмотреть настоящую жизнь — тебе говорят: смотри, девушка, только руками не трогай…

Марат погладил ее по руке.

— Ты не права. Если ты про биомы, то они…

— К черту биомы! Они всех нас уничтожат. Они высосут из мужиков всю любовь, и мы вымрем. Ты видел его лицо? Того механика? Меня никто никогда так не любил!

— Неправда. Я любил.

— Да! — злобно выкрикнула Юла. — Ты прав! Кто умеет машину любить, тот с живой бабой всегда поладит!

— Прекрати. Жена дрессировщика не ревнует мужа к тиграм. Биом не женщина.

— Конечно, не женщина. Лучше.

Марат отвернулся. Ругаться не хотелось.